Болезненно самолюбивый Нимцович не простил оскорбления и пронёс неприязнь к именитому коллеге через всю жизнь. Желание Арона доказать Таррашу, что он способен превзойти «учителя всех немецких шахматистов» стало его навязчивой идеей и едва ли не главной мотивирующей силой для прогресса на начальном этапе карьеры. Спустя годы Нимцович напишет: «В период с 1902 по 1906 годы я открыл… пока что не Америку, но своего «исконного врага».

Уже добившись немалых успехов и имея положительный счёт турнирных партий со стареющим доктором, Нимцович не однажды позволял себе оскорбительные высказывания в адрес Тарраша вроде такого: «Для меня Тарраш всегда был посредственностью; правда, он играл очень сильно, но все его взгляды, симпатии и антипатии, а главное — неумение создать новую мысль — всё это ясно доказывало всю посредственность его духовного облика. Я же, обожавший гениальность, никак не мог примириться с тем, что лидером господствующей школы является посредственность!». В ответ Тарраш критиковал Нимцовича за «чудаковатую вычурную игру и вычурные ходы».

Нимцович был откровенно несправедлив к своему старшему коллеге. Вглядываясь в прошлое, нетрудно заметить сходство характеров и линий судеб этих замечательных игроков и исследователей шахмат. Оба они внесли значительный вклад в теорию шахмат. «Моя система» и «Моя система на практике» Нимцовича стали такими же настольными книгами для многих поколений шахматистов, как и «300» шахматных партий» Тарраша. Оба были близки к тому, чтобы стать чемпионами мира и обоим было не суждено осуществить свою мечту. Оба отличались неуживчивым характером и обладали незаурядными способностями портить отношения с коллегами.

Их последний поединок состоялся в Бад-Киссингене в 1928 году. Нимцович начал партию откровенно вызывающим ходом королевской пешки на… одно поле, вызвав негодование старого классика. Лидер гипермодернизма (так окрестил новое направление в шахматах гроссмейстер Тартаковер) преодолел упорнейшее сопротивление ветерана и победил. После этой партии счёт их личных встреч составил 5 побед против двух поражений при четырёх ничьих в пользу Нимцовича. Ни тот, ни другой не могли предполагать, что эта партия станет последней. Зигберт Тарраш уйдет из жизни в 1934 году, Арон Нимцович, родившийся почти на четверть века позже своего идейного антипода, переживёт его всего на год…

По совокупности спортивных достижений Арон Нимцович несомненно имел право сыграть матч на первенство мира, однако преодолеть долларовый вал, воздвигнутый Капабланкой перед узким кругом соискателей почётного титула, оказалось ему не по силам. В период с 1923 по 1927 Нимцович поделил первые призы на турнирах в Копенгагене, Дрездене и Лондоне, взял первый приз в Марианске-Лазне (1925), Ганновере (1926), Лондоне и Ниндорфе (1927). Вторых и третьих призов было ещё больше. На важнейшем турнире в Нью-Йорке (1927) он был третьим, пропустив вперёд только Капабланку и Алехина. Турнирный календарь в ту пору был достаточно беден. Каждое соревнование воспринималось как заметное событие в шахматном мире и не удивительно, что после этой серии побед Нимцович стал рассматриваться шахматной общественностью как реальный претендент на корону.

По собственному признанию Нимцовича, последним толчком к решению бросить перчатку чемпиону мира стали для него не турнирные успехи, а победа в одной-единственной партии! В 1926 году на традиционном турнире в Дрездене Арон победил другого претендента на звание чемпиона мира Александра Алехина. Алехин был человеком самолюбивым, но не отдать должного глубине замыслов противника он не мог. Сразу после болезненного проигрыша, он назвал его художником и философом шахматного мира! Для впечатлительного Нимцовича это стало решающим аргументом в пользу того, чтобы направить вызов Капабланке. Увы, вдохновенный порыв Арона натолкнулся на суровую правду жизни. В ответном письме кубинский шахматист попросил в качестве доказательства серьёзности намерений претендента обеспечить залог 500 долларов. Выполнить это условие чемпиона Нимцович не сумел. На следующий год в Буэнос-Айресе состоялся исторический матч между Капабланкой и Алехиным. Матч игрался до 6 побед, со счётом 6‑4 победил Александр Алехин.

Пиком карьеры Нимцовича историки шахмат считают 1929 год, когда 43‑летний (!) гроссмейстер выигрывает международный турнир в Карлсбаде (помните, Остап Бендер, будучи проездом в Васюках, заявлял, что «гроссмейстер устал после Карлсбадского турнира»). Позади остались Капабланка, Рубинштейн, Эйве, Шпильман, Земиш. На закрытии триумфатор выступил с эмоциональной речью, призвав шахматную общественность организовать его матч на первенство мира с Александром Алехиным. Увы, и в этот раз судьба не дала Нимцовичу такого шанса. Следуя заветам своего предшественника Капабланки, Алехин потребовал от претендента обеспечить призовой фонд в размере 10 000 долларов. Собрать такую сумму оказалось для «художника и философа шахмат» делом безнадежным.

Спортивную карьеру Нимцовича можно сравнить с американскими горками. Выходец из обеспеченной еврейской семьи, проживающей в Риге, он начинал как типичный вундеркинд. Первое упоминание о юном даровании приходится на 1896: в газете «Deutsches Wochenschsach» появляется короткая заметка о девятилетнем ребёнке из Прибалтики регулярно побеждающем взрослых дяденек. Но по‑настоящему серьёзно Арон увлекается шахматами уже во время учёбы в Берлинском университете, где изучает философию. В 1906 году он получает звание мастера за блестящую победу в турнире в Мюнхене с результатом 8,5 очков из 10. Второй призёр гроссмейстер Рудольф Шпильман отстаёт на 2 очка. Этот успех кажется невероятным на фоне предыдущих выступлений Нимцовича. Так, на турнире в Бармене (1905) он набирает всего 6 очков из 18, а в Берлинском конгрессе (1905) — так в начале 20 века назывались крупные соревнования — и того меньше: 3 очка из 20. В последующие годы Нимцович нередко входит в число призёров, но на протяжении многих лет не берёт первых призов ни в одном турнире. Значимый успех приходит к нему только в 1923 году на его новой родине (в 1915‑м во время Первой мировой войны он получает датское гражданство и оседает в Копенгагене, где и обитает до конца своих дней).

Вероятно, столь скромные спортивные результаты объясняются напряжённой работой маэстро над трудом всей его жизни — книгами «Моя система» и «Шахматная блокада». Эти новаторские работы, вышедшие из печати в 1925 году, стали настоящей революцией в понимании многих закономерностей шахматной борьбы. Сейчас такие понятия как блокада, профилактика, лавирование, избыточная защита, таинственный ход ладьёй, подрыв базы пешечной цепи стали для квалифицированных шахматистов обиходными. Но мало кто вспоминает, что все они были введены в употребление именно Ароном Нимцовичем.

И современники Нимцовича, и последующие поколения шахматистов высоко оценивали его вклад в развитие шахматного искусства. «Нимцович — смелый пионер, уверенно пролагающий в дебрях шахматных возможностей новые оригинальные пути» — написал о нём Эммануил Ласкер. Не поскупился на похвалы своего земляка восьмой чемпион мира по шахматам рижанин Михаил Таль, написавший большое предисловие к «Моей системе»: «Этa старая книга, выдержавшая множество изданий, выходившая в разных видах и на разных языках, словно пропитана эликсиром вечной шахматной молодости. Сменяются поколения шахматистов, затихают и вспыхивают споры, создаются и развенчиваются шедевры, свергаются и воцаряются чемпионы, а книга эта не только не стареет, но как будто делается ещё более актуальной, чем в год своего появления. А тому уже добрых пятьдесят лет! Так бывает, когда автор умеет отличить вневременные ценности от преходящих, когда он умеет обобщать». А десятый чемпион мира Тигран Петросян остроумно назвал «Мою систему» не настольной книгой, а подподушечной.

В обыденной жизни Арон Нимцович не был практичным человеком. Насколько прекрасно он ориентировался на шахматной доске, настолько беспомощен оказывался в решении стоящих перед ним жизненных задач. Он был вынужден пропустить немало важных соревнований по причине банальной нехватки денег на дорогу и проживание. Нимцович никогда не был женат, в Копенгагене он снимал скромную комнатку, что, впрочем, было типично для многих шахматных профессионалов, гастролировавших с лекциями и сеансами, и постоянно переезжавших с турнира на турнир.

Современники отмечали его неряшливость в одежде и определенную психическую неустойчивость. Рассказывают, что в последние годы жизни он мог выйти из‑за шахматного столика и начать делать приседания и прочие физические упражнения, а то и отойти в угол и… встать на голову. Шахматный мастер и литератор, с 1920 года живший во Франции, Евгений Зноско-Боровский вспоминал, что Нимцович балансировал на грани безумия. Сам Нимцович был уверен в неизбежности сумасшествия. Ф. Палич, автор статьи в «Deutsche Schachezeitung» откровенно писал: «Нимцович — не только талантливый шахматный маэстро. В его лице мы, несомненно, имеем своеобразно одарённую натуру, полную противоречий. Он сам говорит про себя, что не может солидаризироваться с другими в своих чувствах и настроениях, а, наоборот, невольно становится в оппозицию к обыденному. Не сказывается ли в этом болезненное нервное расстройство, которое вызывает у Нимцовича чувство одиночества и часто заставляет его считать себя окружённым со всех сторон враждой и преследованиями? Отсюда его пессимистическое миросозерцание». Близкий знакомый Нимцовича Бениамин Блюменфельд, шахматный мастер и автор работ по шахматной психологии фактически подтверждает диагноз Палича: «В сущности, он принадлежит к породе неудачников, то есть людей, не осуществивших всех своих возможностей. А возможности эти у него были большие».

На фоне таких гигантов как Капабланка и Алехин фигура Нимцовича как спортсмена кажется недооценённой. Между тем, он имел вполне достойный счёт с чемпионами мира и главными претендентами на это звание. До Карлсбадского турнира-1929 счёт встреч с Алехиным составлял три победы при пяти поражениях и девяти ничьих. Правда, после Карлсбада Алехин выиграл четыре партии подряд: похоже имела место психологическая травма. С Капабланкой Нимцович встречался за доской всего 4 раза, все встречи завершились вничью, но, по крайней мере, в одной из них Нимцович имел абсолютно выигрышное положение. Неудивительно, что современники считали Нимцовича кандидатом более достойным, чем Ефим Боголюбов, проигравший Алехину два матча, или Макс Эйве, на год отобравший у Алехина корону чемпиона. К слову сказать, с обоими Нимцович имел положительный счёт. Тем удивительнее, что в памяти большинства шахматистов Арон Нимцович ассоциируется лишь с его работами «Моя система» и «Моя система на практике» да, пожалуй, с названиями дебютных систем. Наиболее популярная из них – защита Нимцовича, применявшаяся всеми без исключения чемпионами мира, начиная с Капабланки – факт удивительный. Нимцович не стал чемпионом мира. Но вклад, внесённый им в сокровищницу шахматного искусства, невозможно переоценить.